Семерка жезлов (Марс во Льве)

[kizune]

Шестеро жрецов опустили жезлы. Им, утонченным, цивилизованным, овладевшим всеми тайнами науки и магии нечего было противопоставить буйной энергии и неудержимой храбрости вождя варваров, чья коренастая фигура с массивной дубиной в руках возникла в дверном проеме. Они пытались, о да, они пытались! Но сталь лучших клинков тупилась о его тяжелый дубовый щит, стрелы вязли в многослойном кожаном нагруднике, а от лавины камней и раскаленного свинца, исторгаемых машинами, этот дикий царек попросту уворачивался. Жрецы насылали на него самые страшные кошмары, какие только способно было измыслить человеческое сознание, но он бесстрастно обрушивал свою дубину на призраков, словно то были живые солдаты, и рвался вперед, не оглядываясь, чтобы взглянуть, что стало с поверженным противником. Его не пугали ни леденящий вой саблезубых волков, ни сонмы мерзостных зомби, ни черные крылья химер. Сжимая корявую дубину, с именем варварского бога на обветренных губах, он стремительно шагал во главе своих воинов, неуклонно, как горный обвал, продвигаясь к единственной цели – императорскому дворцу.
И вот – всё кончено. Правитель был уже мертв, и его рыхлое тело с размозженным черепом валялось у подножья башни. Вождь варваров брезгливо переступил через изнеженного юношу – императорского любовника, лежавшего на ковре в глубоком обмороке, и шагнул в последний покой, где ждали исхода битвы шесть жрецов. Он даже не взглянул на этих жалких стариков, опиравшихся на свои посохи, не зная, что в эту самую минуту они вели напряженный безмолвный разговор между собой. Да, высшие жрецы давно уже научились общаться, не разжимая губ, силой одной лишь мысли.
«Мы погибли! – воскликнул младший из них. – Но что мы! Весь наш мир растоптан варварскими ордами!»
«Не спеши!» – окоротил его Третий жрец, а Старший даже не взглянул в его сторону, внимательно наблюдая за пришельцем.
А тот, не успев еще остыть от жара сражения, источая едкий запах пота и крови, восторженно глазел на окружающие предметы. Всё это теперь было его: и сундуки, полные драгоценностей тончайшей работы, и прихотливые статуи, равнодушно взирающие из своих ниш, и мягкие ложа, оббитые узорчатыми тканями, и сам дворец с немыслимо высокими потолками и окнами, затянутыми странным, не тающим льдом. Но как они это делают?! Как на такой высоте (а он пробежал не меньше десяти лестничных пролетов вверх, чтобы попасть сюда!) может бить прямо из стены родник, и почему вода из золотой чаши, куда он льется, не растекается по полу? Откуда взялись огни, горящие на навершиях посохов старцев? Из кожи какого животного сделаны портьеры, мягкие, как волосы его любимой жены?
Всё то, о чем он мечтал в своем грубом бревенчатом жилище, сбылось. Он взломал цитадель этих тонкокожих избалованных слабаков и теперь может, наконец, жить в роскоши и комфорте. Но… но тут столько вещей, о назначении которых он даже и не догадывается! И ведь наверняка все они служат для удовольствия! О чем еще, кроме удовольствия могли думать эти бездельники-горожане?
Вождь варваров растерянно оглянулся по сторонам и, встретившись со спокойным взглядом хрупкого беловолосого старца, спросил:
- А для чего нужны вот эти маленькие вилы, которые лежат на столе рядом с тарелкой?
- Мы научим Вас, Ваше Величество, - с достоинством поклонился тот. – Мы научим Вас всему.
«Вот видишь, - беззвучно заметил Четвертый жрец, - теперь он наш. Кто знает, возможно, он будет даже лучшим императором, чем прежний, забывший обо всё, кроме радостей плоти…»
«Наш?! - не поверил Младший жрец. – Но ведь он всего лишь спросил…»
«Вначале мы покажем ему, как пользоваться вилкой, потом – как спать на шелковых простынях и пить изысканные вина. А затем мы начнем объяснять ему, как управлять страной, чтобы у него всегда были и золотые вилки, и шелковые простыни, и тридцатилетнее вино… Он достаточно невежествен, чтобы нуждаться в наших советах на каждом шагу, и достаточно умен, чтобы спрашивать»
«Но если, - не сдавался Младший жрец, - он, в конце концов, усвоит столько, что мы станем ему не нужны?»
«Тогда у нас будет воистину великий император, - ответил Старший. – Неужели ты этого не хочешь?»